Вечный порт с именем Юность - Владимир Казаков

– Считайте, что приказ у вас в руках, капитан Бурков. Выделяйте людей! – с легким раздражением приказал Стариков и опустился в кресло, всем видом показывая, что совещательная часть окончена. Он с минуту мрачновато разглядывал командиров, пока не увидал поднявшегося со стула лейтенанта Дулатова. Поощрительно улыбнулся ему.

– Если уж решено, берите мою группу! – сказал лейтенант. – Товарищ комиссар как-то говорил о воспитании в курсанте желания к риску, так многим моим ребятам приказывать не надо, они пойдут на любое задание с удовольствием, не жалея жизни.

– Умереть, Дулатов, иногда легче, чем выполнить приказ – негромко произнес Маркин. – А нам нужно выполнить. Желание риска – далеко не все. У ваших курсантов нет главного: права на риск! Да, да, права! Когда командир вызывает бойцов на опасное задание, бывает, весь строй делает шаг вперед, но командир отбирает только имеющих право на риск. Не каждого отчаянного, храброго можно послать на серьезное задание, а только того, кто может успешно выполнить приказ. В отношении ваших курсантов, Дулатов, лично у меня такой уверенности пока нет… Но мы найдем людей. Завтра, товарищ полковник, шесть пилотов будут готовы. Фамилии капитан Бурков сообщит вам вечером. Так, Антон Антонович?

– Хорошо. Только ведущим группы…

– Конечно, пойдете вы, – прервал его Маркин. – А лейтенант Дулатов повезет курсантов в колхоз «Красная новь». Поможете селянам, у них рук не хватает. А через час на вокзал придет эшелон с ранеными из Сталинграда – тоже поможете санитарам…

Вечером Маркин вызвал в кабинет курсанта Донскова.

– Здравствуй, Владимир, садись. Секретарь парторганизации части, где служил твой отец, прислал письмо. Для тебя… Конверт один, извини, я прочитал. На.

«Парень крепкий, – думал Маркин, пока Донсков читал. – Держись, сынок, держись! Труднее будет матери. Её нужно подготовить. Кто это сделает? Я? Может быть, сам Владимир? Нет, я не могу, не имею нрава уйти от этого. Сколько мы с ней знакомы? Те годы нужно брать один за три!

С родителями Владимира комиссар был не просто знаком. Он немало прошел с ними по жизни. В девятнадцатом году к нему, молодому секретарю укома РКСМ, пришла девчонка. Он сравнил ее тогда с бледнокожей осинкой.. И этой худенькой зеленоглазой комсомолочке в четырнадцати деревнях Саратовской губернии пришлось организовать начальные школы. В одной из них она сама стала учительницей. Первый год больше плакала, чем учила. Маркину приходилось не раз ее утешать, вытирать нос, уверять, что шестнадцать лет – самый зрелый возраст для учителя. И, наверное, для нее это было правдой. Через год она организовала в селе Ковыловка комсомольскую ячейку, драмкружок. Под лозунгом «Долой религию!» комсомольцы играли даже классические пьесы. После одного из спектаклей ее прямо из-за кулис украли кулаки, завернули в тулуп, бросили в сани, вывезли за село и зверски избили палками.

Лежа в больнице, она еще не знала, что в стране начали создаваться пионерские организации. Выздоровела, и Маркин, давая возможность девушке больше набраться сил, послал ее инструктором бюро юных пионеров при Аткарском волкоме комсомола. Председателем уездного бюро был молодой кандидат партии Максим Донсков, поджарый, носатый, горячий и упрямый парень. Прошло совсем немного времени, и он сказал девушке: «Ты знаешь, Стася, я жениться собираюсь. Хочешь знать на ком? На тебе. Даю срок до утра. Подумай!»

Не люб он был тогда, и сбежала Анастасия от греха подальше, в Саратов. Только нашел ее Максим и здесь. Шалый и твердый был в своих решениях. Горькой жизни хлебнул вдоволь. Семилетним парнишкой батрачил у кулака погонщиком лошадей. Растирал ягодицы в кровь, заживать не успевало. А в четырнадцать лет пристал к отряду Красной Армии, добивающему антоновцев. Пока не дали клинок и коня, ходил в разведку с уздечкой, в рваном зипуне, в лаптях. Потом признавался: «Тяжко было. Сяду, бывало, на курганчике, подальше от темного леса, жую ржаной ломоть и плачу. Страшно идти в лес, а иду».

Так вот, разыскал все-таки Максим Анастасию в Саратове и уговорил Маркина перевести его из Аткарска. Работал здорово и находил время ухаживать за «осинкой». Не раз прикрывал ее широченной грудью. В селе Романовка кулаки подпалили дом, в котором они остановились, – вышли из огня. В половодье пересекали на конях речку, свистнули пули, упал каурый под Анастасией – жеребец Максима вынес обоих. По заданию партии ликвидировали городскую буржуазию, и в одном из домов Глебучева оврага жена торгаша взмахнула у горла Анастасии бритвой – разъяренную ведьму вовремя схватил за руку Максим.

И стала Стася Анастасией Николаевной Донсковой. Вскоре родился сын Владимир.

Маркин смотрел на дочитывающего письмо юношу и думал: «Очень похож на отца. Горяч и своенравен. Сейчас, сейчас он задаст вопрос, попросит. Как в этих случаях отказывают, что говорят?»

– Товарищ комиссар, разрешите мне прочитать часть письма вслух?

– Я знаком с содержанием, Володя.

– Слушайте, товарищ комиссар, слушайте: «Ничего не подозревая, разошлись по заданиям. В это время начался бой. Все вокруг горело. Я с небольшой группой бойцов и командиров вышел из боя и нашел часть на второй день. Ожидал Максима, но его нет и нет. Переспросил многих людей. Один, старший сержант Теленков, говорит, что они вместе выходили из боя, но потом потерялись. Съездить на второй день нельзя было никак. Наш начальник Киселев, тяжело раненный, лежал в окопе, слышал, как немцы расстреливали наших. Скоро будет освобождена территория…» – Слушайте, товарищ комиссар!.. – «Там деревни есть – Федоровка и Михайловка, вот между ними и в самой Федоровке было. В пяти километрах есть Куроедовка и Степановка, в двадцати семи километрах от Федоровки есть Перелесная». – Слушайте, товарищ комиссар… – «Не исключена возможность, что Максим спасся и в партизанском отряде…» – Вы понимаете меня? Вы понимаете, товарищ комиссар?

– Да, Володя, планерная группа летит в те районы, но ты останешься пока. Пока! Дойдет черед. Просить не надо. Приказы не обсуждаются. Поверь, твой отец сказал бы так же. Давай не будем больше рассуждать. Иди. Передавай привет маме. Если нужна какая помощь…

– Единственную просьбу вы и то не дали высказать… А всегда говорили, что, прежде всего надо быть человеком.

– Иди, сынок… Скажи Буркову, что я разрешил отпустить тебя домой. К подъему вернешься. Иди.

* * *

Лицо матери старело на глазах, и пальцы, державшие листочек, мелко-мелко дрожали. Она тяжело вздохнула, подняла голову. На виске вздулся темный бугорок и бился, как маленькое сердце. Медленно, аккуратно сложила письмо, вложила в конверт.

– Ты веришь?

Тихий твердый голос. Широкие сухие до блеска зрачки. Упавшая на лоб влажная прядь. И морщинки, глубокие морщинки у губ, невесть когда заползшие на еще молодое лицо.

– Нет! – сказал Владимир и отвел глаза. – Папа в партизанском отряде. Примерно в те места летят наши ребята. Меня не взяли.

– Я знаю.

Владимир наблюдал за матерью. Она поднялась, подошла к комоду и в один из ящиков положила письмо. Облокотившись о выдвинутый ящик, застыла, глядя в стену.